– Да, меня заинтересовала эта прелестная старинная легенда, – небрежно кивнул я.
– О, она действительно прелестна, монсеньор принц! – причмокнул от удовольствия знаток древностей. – Ведь что может быть прелестней заведомой небывальщины, оказавшейся правдой?!
– Всего лишь несколько минут назад вы утверждали, что правды не существует, – язвительно вставил я.
– Верно! – хлопая в ладоши, рассмеялся граф Эгмот. – Вы меня поймали! Правды не существует… Но вот венец Гвендалайн в самом деле есть первейшее сокровище Британии.
– Венец, кованный из серебра, собранного в лунной дорожке, украшенный сиянием звезд и подложенный мехом солнечных зайчиков? – переспросил я. – Должен вам заметить, милорд, что в моем возрасте уже не верят в сказки.
– Ну да, конечно, – радуясь невесть чему, согласился архивный житель. – Впрочем, полагаю, что я также еще не дожил до того возраста, когда в сказки снова верят. Но суть дела это не меняет. Венец Гвендалайн действительно существует. Не берусь судить, из чего он сделан, но, признаться, выглядит эта вещица очень необычно. Так что я вполне допускаю, что валлийцы, по натуре своей люди поэтичные, лишь воспели языком возвышенных образов то, что не могли описать языком простым.
– Вы что же, ваше сиятельство, его видели воочию?
– Видел, держал в руках и даже, каюсь, грешен, примерял на свою бестолковую голову. Увы, мой принц, мне венец Гвендалайн оказался велик, хотя и куда как менее чем моему приятелю и собутыльнику Генриху VIII.
– И за это вы посажены сюда? – не скрывая своего интереса, спросил я.
– О нет, это случилось намного позже! После того, как я подсказал обезумевшему от страсти Тюдору, что ему надлежит делать, дабы при живой еще жене сочетаться законным браком с этой смазливой вертихвосткой Анной Болейн.
– Вижу, вы недолюбливали покойную королеву, – ухмыльнулся я.
– Тот, кто женится на любовнице, готовит место для новой пассии, – пожал плечами умудренный годами старец. – Я не держу зла на Анну, она жутко поплатилась за свою ревность и нетерпимость. Такого бычка, как Генрих, нельзя было долго держать в загоне. Теперь за эти и иные ее грешки продолжает расплачиваться Елизавета. Но когда король Тюдор решил, что она ведьма и изменница, я угодит сюда как пособник злокозненной маркизы Дорсет. Впрочем, я не в обиде. Здесь, – он обвел рукой заваленное книгами и рукописями жилище, – у меня много времени и еще больше работы, а, как известно, всякий мужчина изменяет свободе либо с женщиной, либо с любимым делом. Со вторым чаще. – Он прикрыл глаза, улыбаясь чему-то своему. – Тем более, мессир, пока я здесь, они считают, что держат волка за уши.
– Кто “они”? – удивился я. – О чем вы говорите?
– А? Что? Да ну, старческая болтовня! Не слушайте! Я говорю о венце Гвендалайн, о великом чуде Британии, хранящемся совсем недалеко отсюда – в королевской сокровищнице.
– Неужели? – От неожиданности я глупо захлопал глазами. – Прямо здесь?
– Да, прямо здесь, в Тауэре. Это долгая история! В ней много предательств и еще больше крови. И хотя я взял на себя смелость похитить драгоценные часы вашего сна, я все же не желал бы тревожить здешних призраков рассказами о делах, к коим многие из них, будучи живыми, имели прямое отношение. Потому я умолчу о Суэне Глендвере – принце Уэльском и его соратнике Гвилиме Туддре и об ином принце Гриффиде, попавшем в плен как раз по дороге к другому Туддру – тому самому, который в 1245 году присягнул на верность королю Англии. Да, это случилось вскоре после того, как принц умер в этих самых стенах, но, впрочем, как гласит канон римского права: “Впоследствии не означает вследствие”. Не так ли, монсеньор принц?
– Именно так, – подтвердил я. Однако вошедший в раж сказитель не слишком нуждался в моем согласии.
– Я сразу перейду к осаде замка Третоуэр, где мятежный Томас Воген – последний из рода хранителей венца Гвендалайн, бился насмерть с Джаспером Тюдором, графом Пембруком. Это было чуть более ста лет назад – одно мгновение на часах вечности! Джаспер прекрасно знал, что венец хранился именно там и что никто из валлийцев не решится посягнуть на священное убежище его стража. Но, как любой выскочка, Джаспер был обуреваем неуемной жаждой власти и тщеславием, не имевшим равных в землях Семи Королевств. Он уже видел себя полноправным властителем Уэльса, который мнил своей вотчиной. После долгой осады и многих штурмов Джаспер захватил замок и перебил всех, кто оставался в живых. Его клевреты уже начали распускать слух о том, что этот незаконнорожденный сын французской принцессы и мажордома – избранник венца Гвендалайн.
Но слова остаются словами! Древняя корона болталась на голове самовлюбленного нувориша, точно ведро на колу. Уж конечно, в таком виде он никак не мог показаться ни в кругу знати, ни пред честными британцами. И валлиец-полукровка велел забыть о венце навсегда. Давняя история превратилась в легенду, а выкуп Фамора осел в одном из тайников королевской сокровищницы. Однако сколько ни твердили Тюдоры, что магия волшебной короны Британских островов лишь выдумка неразумных предков, каждый из них не преминул надеть сверкающий обруч на свою голову.
– И он всем оказался велик? – опережая события, спросил я.
– Почти, – устало покачал головой дядюшка Филадельф. – Елизавете венец пришелся впору.
Я слушал, затаив дыхание. Весь мои опыт подсказывал, что поведанное старым мошенником вполне может оказаться правдой. И все же ум, взлелеянный в традициях декартовского “подвергай сомнению”, никак не желал мириться с наличием в короне из серебра лунной дорожки, сжимающейся и расширяющейся по собственному усмотрению. Но тем не менее если слова Филадельфа были правдой или, вернее сказать, очередной ложью, восстанавливающей истину, то следовало признать, что свергнутая королева и есть наилучший из правителей островного королевства. Собственно говоря, у меня в этом сомнений не было. Но прилюдная коронация Дианы символом верховной власти могла склонить чашу весов на ее сторону с той же легкостью, с какой магнит притягивает упавшую иголку.